[Предыдущая страница] | [Следующая страница]

[1] | [2] | [3] | [4] | [5] | [6] | [7] | [8] | [9] | [10]

Идут вступительные экзамены в МАИ, сочинение. Пашкина тема — что-то связанное с «Войной и миром». Нормальный вопрос для вступительного экзамена к соседу слева:
— Слышь, кто там был-то, в этой «Войне и мире»?
— Хрен его знает. Помню, что там были какие-то Андрей и Пьер, а кто из них Болконский, а кто Безухов — не помню, — отвечает тот пельмень.
Промучившись ещё какое-то время, Пашка сам (ну герой просто) вспомнил, что там была ещё «какая-то Наташа». На этих трёх именах и было решено выезжать.

И ведь поступил, нахал! Но оказалось, что это было ещё не всё, о чём он написал. Хитрый Пашка знал, что проверять работы будет некая старая бабушка-коммунистка, для чего, специально для неё, он написал сочинение с коммунистическим уклоном и закончил его словами: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Отъезд в студенческий лагерь в Ярополец в 1999 году. На площади перед ДК МАИ толпятся провожающие, родители некоторых несовершеннолетних студентов(ок) и т. д. Ну и, конечно, стоят автобусы. Начинается посадка. Мы с другом залезаем в один «Икарус», садимся, автобус уже вроде полон. И вдруг…

Водила достает из бардачка бутылку пива и спокойно высаживает её. Все в шоке. Водитель открывает орешки, ещё одну бутылку пива, выпивает и её… Тут уже начинает волноваться мой друг. Вернее сказать — радоваться: «Wow! Нас сегодня в „Дорожном патруле“ покажут! Круто, круто!» На девчонках на переднем сиденье уже просто нет лица (мы им советуем держаться покрепче, чтоб в лобовое стекло не вылететь). А водитель с невозмутимым видом достаёт ещё один батл. Предлагает девчонкам… Предлагает забежавшей в автобус и совершенно обезумевшей от такого зрелища начальнице отряда… Предлагает беснующимся провожающим, которые с ужасом заглядывают через лобовое стекло на батарею бутылок… и со словами: «Вах, да я пятнадцать лэт за рулём, ни разу тэрезвый нэ ездил», опрокидывает в себя пиво. Выдерживает паузу. В это время уже весь автобус лихорадит, меня пробило на измену, я начинаю мыкаться в поисках вещей… И вдруг…

В автобус заходит ещё один персонаж. Закрывает дверь и в полном молчании садится за руль…
Вздох облегчения заглушил набирающий обороты двигатель.

Очень давно, в 1950-е годы, я поступил на радиотехнический факультет. В школах тогда почти все учили немецкий, но в институте нам сказали, что, поскольку литература по нашей специальности в основном на английском, мы будем учить английский «с нуля».

На первом занятии преподавательница объяснила, что она по списку будет называть наши фамилии, а каждый должен будет встать и сказать «Ай эм» (I am), то есть «я». Мой товарищ, Юрий, по отчеству — Фёдорович, заболтался и прослушал эту преамбулу. Краем уха он слышал, что преподавательница называет фамилии, а все встают и что-то говорят. Когда перекличка по алфавиту приблизилась к нему, он проявил внимание и услышал:
— Коробов?
— Ай эм.
Решив, что все называют свои инициалы (а мы ведь ещё не знали друг друга по имени и отчеству), когда следующей назвали его фамилию, Юрий встал и сказал:
— Ю эф.
Реакцию публики легко представить. С тех пор прошло много лет, но когда мы встречаемся своей институтской группой, иначе как «Ю эф» его никто не называет.

Идёт пересдача физики, первый семестр. Это происходило так: на кафедре в одной большой лабораторной аудитории, где много столов, составленных буквой «Т», несколько преподов одновременно принимают задолженности у своих потоков с разных факультетов.
Парнишка один влип — ну никак. Препод его уже собирается отправить восвояси, а парень ему возьми и заяви: «Задайте мне ещё один вопрос! Отвечу — „три“, нет — значит не судьба…» Препод хмыкает и соглашается.
Вопрос: «Инертна ли сила трения?». Парень «подвисает» и после недолгих поисков в пустых загашниках сознания выдаёт: «Инертна!». Препод довольно говорит: «Если сила трения инертна, то я беру вашу зачётку, кидаю её в коридор, и она возвращается обратно».
А поскольку уже прошло часа три, и все озверели слегка, то препод и в самом деле берёт зачётку и с силой пускает её по металлической поверхности стола в направлении к открытой двери в аудиторию. Зачётка вылетает в коридор, где её подбирает какая-то добрая душа и швыряет обратно на стол к преподу.
Немая сцена. Отразилась в зачётке.

Дело было в 1981 году, когда мы — 15 лейтенантов-двухгодичников по окончании 4 факультета МАИ попали служить в одну из частей ОдВО в Крыму.

Событие это для части было неординарное (ещё бы — столько народу зараз), и мозги командира части, чуваша полковника Иванова заклинило. Решил он устроить торжественный приём прибывших в ряды части со всеми воинскими почестями — с маршами, клятвами и целованием знамени.

После месяца муштры почти всё было готово. Грубо говоря, готовы были 14 человек из 15. Не был готов только я один. Нет, со строевой и прочими делами у меня всё было в порядке. Не было парадной формы, обязательной для готовящегося праздника. Рост у меня — 190 см, размер — 52. Но почему-то на складе для меня ничего не нашлось! Просто оставить меня в покое было невозможно — приказ есть приказ! Поэтому было принято решение — взять у кого-нибудь парадную форму взаймы.

Но во всей части (двести офицеров!) людей моего размера не оказалось! То есть, нет — люди ростом метр девяносто и носящие 52 размер, конечно, были, но полного совпадения добиться не удалось.

Окончательное решение было принято «верхним руководством» — мне вручили форму моего роста, но 48 размера. То, что при контрольной примерке мне не удалось застегнуть не только верхнюю, но и вообще какую-либо пуговицу на брюках, в расчёт принято не было — под кителем не видно, а чтоб не спадало — верёвочкой, дескать, подвяжешь.

И вот — день «Ч». Часть построена, и начинается действо. Нас 15 человек, отобранных по алфавиту (в основном все на «А» и «Б»). Моя очередь где-то ближе к концу. Потихоньку, один за другим мои друзья клянутся в верности части, целуют знамя и встают в строй. Строй явно скучает.

Наконец мой выход! Я выхожу изумительным строевым шагом: ноги просто не гнутся, обтянутые чужими брюками. Народ оживляется. Я подхожу к командиру и говорю все положенные слова. Напоследок необходимо поцеловать знамя. А чтобы поцеловать его, нужно опуститься на одно колено, что весьма проблематично.

И я медленно-медленно, чтобы не порвать брюки, пытаюсь это проделать. В строю в это время уже работает тотализатор — «порвутся» — «не порвутся». Опуститься до конца у меня так и не получилось. К восторгу всего строя, знамя целовалось в позиции цыплёнка табака.

По окончании действа ко мне подходили мои будущие сослуживцы и выражали свое восхищение (типа, «Никогда не видел, чтобы форма как джинсы сидела!» и т. д.), а вот таких концертов в части больше не устраивали — наш был первый и последний.

В 1987 году нашем институте появились две первые персоналки. Всё было организовано серьёзно, с лекциями, зачётами и получением допусков для работы за сим чудом техники.

И вот один такой «допустившийся» ботаник заходит в комнату с персоналками и говорит преподу — типа, мне бы поработать. На что препод, уткнувшийся носом в монитор своей персоналки, отвечает:
— Бери, вставляй системную дискету и работай, — машина-то ещё без винчестера была!
Парень берёт дискету и задаёт следующий вопрос:
— А её из конверта вынимать?
Препод (носом в мониторе, с лёгким недоумением):
— Конечно, вынимай.
Парень чуть ли не зубами выдирает гибкий магнитный диск из защитного пластикового кожуха и задаёт следующий вопрос:
— А теперь что с ним делать?
Препод оборачивается и…
Кстати, достать дискеты в то время даже в Москве было непросто…

Учился в институте парень по фамилии Драч.
Раз они с компанией выпили и пошли на лекцию. Вдруг ему стало плохо. Один из его друзей хотел позвать врача и обратился к лектору:
— Тут Драчу плохо!
Все заржали. Лектор ответил:
— Дрочи лучше!

[Предыдущая страница] | [Следующая страница]

[1] | [2] | [3] | [4] | [5] | [6] | [7] | [8] | [9] | [10]

наверх